Мое творчество

Я вышла в тамбур попрощаться со своими провожающими. Двое парней-амбалов аккуратно, словно фарфоровую вазу, поставили рядом со мной маленькую пожилую женщину европейской внешности с кукольным личиком. Она виновато улыбнулась и сказала мне на казахском языке: "Картайдым!” ("Состарилась!”). 
Молодые люди, бесцеремонно открыв ногой двери, направились по коридору. Грозный вид её сопровождающих отпугивал пассажиров, они безоговорочно их пропускали. Старушка стыдилась, пыталась извиниться и едва поспевала за ними. Вскоре поезд дрогнул, один из её провожающих поспешно спрыгнул из подножки вагона. 

Поезд плавно пошёл по рельсам. "Интересная бабушка. В каком купе она устроилась?” — подумала я о ней. На вид ей было за шестьдесят, а глаза молодые, жизнерадостные. Я вернулась в своё купе. Старушка оказалась моей соседкой, она хлопотала, вытаскивая из сумок необходимые вещи. Я опустилась на своё место, второй провожающий-сопровождающий терпеливо ждал, когда она успокоится. Оставшиеся сумки он затолкал ногами под нижнюю полку, старушка умиротворённо расположилась у столика. Вид у неё был уставший, седые пряди выбились из-под платка, но она, судя по всему, не собиралась ложиться спать. 
Я чувствовала, что ей хочется поговорить, и первая обратилась к ней: 
— Апай, куда вы едете? 
— Домой в Алматы. Приезжала навестить родственников. 
— Вы живёте в Алматы? 
— Да! А дети и внуки давно перебрались в Астану и меня зовут. Но в моём возрасте тяжело менять местожительство. Не хочу покидать дом, где прошли лучшие годы моей жизни. 
— А ты куда путь держишь? — поинтересовалась она. 
— В командировку в Алматы. 
— А как тебя зовут? — спросила она. 
Я назвалась. 
— Хорошее имя! По-арабски Сагира — маленькая. Ты и на самом деле дюймовочка! 
Я удивилась. Старушка знала арабский язык. 
— Можешь меня называть Айша-апай. 
— Какое красивое имя! Как оно вам идёт! — захотелось и мне сделать ей ответный комплимент. Парень, сопровождавший мою попутчицу, устроился на верхней полке и тотчас же захрапел. День был жаркий, в купе наконец-то заработал кондиционер. Потянуло прохладой, и запах дорогих духов моей соседки заполнил наше купе. 
Айша-апай решила продолжить наш разговор. 
— Наверное, тебя смутила моя внешность? 
— Нет, мне вы сразу понравились, красивая женщина и приятная собеседница. 
Старушка была польщена. Не каждая женщина в её возрасте слышит о себе восторженные отзывы. 
Я с удовольствием разглядывала её. На ней было струящееся шёлковое платье жемчужного цвета, сверху изящный казахский камзол из синего панбархата, украшенный серебристым орнаментом. Элегант- 
ным движением руки она развязала платок и слегка набросила его на голову. Он сливался с голубизной её глаз, а седые волосы казались серебристыми. 
Сколько раз мне приходилось бывать на межнациональных свадьбах в аулах, где подавались блюда разных национальных кухонь, и поздравления были на нескольких языках. В этих аулах люди жили в достатке, и 
даже их дети были полиглотами. А там, где народ живёт в достатке, не бывает межэтнических конфликтов. Айша-апай пояснила: 
— Так получилось, что я по рождению русская, но волею судьбы в жизни стала казашкой. Я не знаю, как во время войны мы с мамой оказались на юге Казахстана, скорее всего, нас туда эвакуировали. Моя мама 
заболела в дороге и умерла, оставив меня одну среди незнакомых людей. 
Может, оттого, что я была ребёнком, не успела всё осознать и испугаться незнакомых людей, я быстро привыкла к новой жизни. Семья, приютившая нас с мамой, потом удочерила меня. Я интересовалась, кто были мои родители? Но почти никто не помнил мою маму, она не успела со всеми познакомиться и рассказать о себе. Говорят, что приехала она уже больной. Сколько я помню себя, никто меня не искал. Мы с мужем впоследствии обращались в различные органы, но бесполезно. Из-за того, что не 
осталось никаких документов, я даже не знаю свою настоящую фамилию. 
Возможно, её надо было скрыть, и перед смертью мама попросила это сделать, тут много тайн. Остались лишь отрывки детских воспоминаний: поезд, бомбёжка и долгая езда на грузовике, в котором мы мёрзли, может, это и послужило причиной смерти моей мамы. Я воспитывалась в казахской семье, где меня любили и боготворили. 
Я благодарна своим приёмным родителям. Они удочерили меня не в лучшие годы, в то голодное время многие семьи сдавали своих детей в детские дома. И замуж я вышла за казаха, по любви, никто не принуждал меня. Кроме внешности, у меня ничего не осталось от другой нации. Родной язык я изучила позже, когда переехала с приёмными родителями в город. После окончания школы они отправили меня учиться в Алма-Ату. 
Много средств ими было затрачено, чтобы я достойно выглядела среди студентов, они ничего для меня не жалели. Видно, такая судьба мне дана. 
Сверху Боженьке виднее, если он решил так поступить со мной. Я знала только, что я русская и мечтала стать учителем русского языка. Хотя казахский, можно сказать, тоже стал для меня родным. Я внимательно слушала Айшу-апай, мне нравился её мягкий говор — так разговаривают казахи-южане. И представляла её маленькой девочкой, одну в совершенно иной национальной среде. Бедное дитя, какие тяжёлые испытания выпали на её долю. 
Айша-апай рассказывала о своей семье. Полвека она прожила с мужем и называла себя счастливой женщиной. 
— Прошло три года, как мой муж покинул меня, ушёл в иной мир. 
Скоро и я последую за ним, и вновь мы будем с ним счастливы, — убеждённо заявила она. 
Мне была непонятна её радость найти покой в загробной жизни. А возможно, муж дал ей столько счастья, что для неё рай только с ним. Я позавидовала ей белой завистью, редко какая женщина может так говорить о своём ушедшем муже. 
— Неужели вы не боитесь смерти и верите в загробную жизнь? — не удержалась я от вопроса. 
— Нет, не боюсь, — мягко улыбнулась она. — Я прожила долгую и красивую жизнь. И если бы не вера в загробную жизнь, я бы сошла с ума. Мне семьдесят три года, я была любима и сама любила. Кто испытал это 
чувство, тот может понять меня. Дети и внуки посмеиваются надо мной, а я живу своими воспоминаниями. Я верю в Бога и знаю, что наша главная жизнь там, наверху, где мы обретаем бессмертие. 
Я чувствовала к ней расположение и предложила почаёвничать. 
Айша-апай посмотрела на часы и попросила: "Если можешь, подожди, пока 
я совершу вечерний намаз”. 
Я онемела. Несколько раз я пыталась ходить на курсы арабского языка, но так и не одолела алфавит. Не знала ни одной молитвы. Просила сына-арабиста написать мне молитвы русскими буквами — так их легче выучить, 
но он категорически отказался мне помогать — осуждал моё легкомысленное отношение к религии. "Неужели тебе не стыдно? Ты прожила почти пятьдесят лет и не можешь уделить год на изучение языка, — упрекал он меня. — Те писульки, которые тебе пишут твои полуграмотные знакомые, никогда не научат тебя правильному произношению молитвы. Тут я тебе не помощник”. Я надолго рассталась с мыслями выучить арабскую грамоту. И в душе признавалась, что сын мой прав. И дала зарок в возрасте примерно пяти- 
десяти пяти лет усиленно заняться языком и одолеть его вопреки скептицизму сына. Он мне не верил, считал, что я не смогу победить свою лень и мне не дано стать законопослушной прихожанкой. В присутствии Айши-апай я готова была от стыда провалиться сквозь землю. Она же не стала осуждать мою несознательность и заниматься нравоучениями, а вышла из купе, чтобы подготовиться к вечерней молитве. Когда она вернулась, я была поражена. На её лице появились торжественность и отрешённость. 
Вот кто был настоящей мусульманкой! В её облике не было ничего наигранного, что так любят демонстрировать мои знакомые. Эта женщина верила искренне, самым естественным образом. Она вызвала во мне восторженные чувства и сознание своей никчёмности. 
"Какой урок я получила!” — говорила я себе,чувствуя, как от стыда краснеет моё лицо. Я вышла из купе под храп на верхних полках, бабушка читала молитву, не обращая на это внимания. Она осталась наедине с Богом и никого не замечала. 
Я решила реабилитироваться перед нею и напоить её своим фирменным чаем, чтобы искупить своё невежество. Мне нравился её красивый мелодичный голос, чувствуется, что в молодости она блистала красотой. Её манеры выдавали в ней воспитанную, знающую себе цену, любимую и умную женщину. Я часто езжу в поездах и мне приходится выслушивать различные душещипательные истории. Обычно мои попутчицы рассказывают о своей несчастной судьбе. Мне оставалось только сочувствовать им. А с такой жизнерадостной пассажиркой мне довелось ехать впервые. 
Когда она вышла в коридор, я неожиданно задала себе самокритичный вопрос: а каким я являюсь человеком? Приятно ли моё общество другим людям? Умею ли я слушать и рассказывать? Вначале я кажусь всем высокомерной, заносчивой. От этой показухи не могу избавиться. Может, в этом повинны мои родные, наставлявшие: не забывай, что ты из интеллигентной семьи и должна держать марку — много не разговаривать, вести себя с достоинством. 
Многие из нас и не задают себе такие вопросы, а как я выгляжу со стороны? От каких черт мне надо избавиться? Встреча с этой женщиной дала мне повод задуматься о своей собственной персоне. Айша-апай была интеллигентной женщиной, иногда испуганно меня спрашивала: "А тебе не надоела моя болтовня?”. — "Нет!” — отвечала я, обнимая её. Передо мной сидела красивая, умная и счастливая женщина пожилого возраста. Не зря говорят: любви все возрасты покорны! Она не хотела покоряться старости и жить серой обыденностью, жила яркими воспоминаниями. Она не жаловалась на судьбу, не обижалась, что потеряла мужа, воспринимала всё как в порядке вещей и каждый раз благодарила Всевышнего за прожитую жизнь. Её речь была искристой, красивой, чередовавшейся, как разноцветные бусинки на одной нити. Я слушала её и радовалась: вот на кого мне надо равняться! Я поняла, что эта женщина с чудесными по-детски голубыми глазами в душе осталась девочкой. 
Она влюбилась в одного мужчину и величественно несла свою любовь словно корону. Рядом с ним она была королевой. Я не без ревности спросила: 
— Наверное, вы никогда не ругались с мужем? 
— Ругалась, да ещё как ругалась, — призналась она.— Кричу, ругаюсь, а он улыбается, потом поднимет на руки, отнесёт в спальню и говорит: "Теперь отдохни! Сколько энергии ты потратила, когда кричала, за- 
помни: нервные клетки не восстанавливаются”. 
— А кто из вас чаще шёл на конфликт? — придирчиво спрашивала я. 
— Кто? Конечно, я! Я изводила его своей ревностью. Мне казалось, что он самый красивый и самый умный, и все женщины хотят отнять его у меня. А он, смеясь, говорил: "Бери палку и выгоняй всех, кто будет входить в мой кабинет”. Его любили, он рос по службе. Но многие завидовали ему. А он выше всех был и ростом, и умом! Он понимал, если будет другим, его уничтожат. А потом как-то признался: "Мне тяжело было работать, некоторые завидовали, а тут ты ещё со своей ревностью”. И когда я услышала его признания, мне стало стыдно. Я перестала его ревновать, как отрезала. Он спешил домой посоветоваться, поговорить, поделиться. Вот какой у меня был муж! Как хорошо, что я вовремя опомнилась. Сохранила ему жизнь. Жаль, что в слепой ревности мы не задумываемся, как от этого страдает семья. Мы, женщины, можем возвысить и предать! 
Я спросила: 
— Почему после свадьбы люди меняются? 
А она мне привела пример: 
— Почему новорождённый кричит? 
— Лёгкие развивает, — ответила я. Так объясняли врачи и учёные-медики всего мира, защищавшие свои диссертации. 
— Нет, новорождённый кричит, чтобы проверить, кто в семье главный: он или вы? Если он кричит, и вы постоянно берёте его на руки, он делает вывод, что в семье главным является он. И впредь будет диктовать 
вам свои условия. Потому что он родился человеком. 
— Надо же! — с восхищением призналась я .— Получается, что он уже соображает? 
— Да, соображает, и если пойдёшь у него на поводу, будешь пожизненно ему подчиняться. 
А я, глупая, этого не знала, бежала на крик детей и всю ночь носила их на руках. А они кричали и не давали мне покоя. И совсем меня не жалели. "Какие вы бессовестные!” — запоздало ругала я своих детей. Каким 
мудрым был наш народ, когда говорил, что детей надо воспитывать с самого рождения. Значит, крошка, едва родившись, уже программирует своих родителей. Заплакал — взял на руки, всю жизнь будешь ему потакать. 
Точно так же поступают мужчины, они тоже хотят заставить вас подчиняться. 
— Да! — соглашалась я. — Вы — мудрая женщина! 
— Какая мудрая? Мне в жизни повезло со свекровью и родственниками. Они всех моих детей воспитали, а мудрость пришла, когда старших родичей не стало и мне пришлось самой нянчить внуков. 
— А кем стали ваши дети? Вы довольны ими? — задала я нетактичный вопрос. Айша-апай задумалась. 
— Я знаю многих родителей, которые разочарованы в своих детях. И сочувствую им. Но о своих ничего плохого сказать не могу. Моя знакомая рассказывала про свою соседку. Её дочь замужем за высокопоставленнымчиновником. Когда мать приезжает, дочь вовсю эксплуатирует её, та в доме 
дочери убирает, стирает, варит, за детьми смотрит, помогает встречать гостей, и ни разу её не посадили с ними рядом, стесняются. Соседка долгое время скрывала это и всё время хвалилась дочерью, а однажды расплакалась и призналась, что дочь воспринимает её не как мать, а как служанку. 
Сейчас другие времена и дети другие. Многие родители разочарованы,— повторила она с грустью. 
— Разве раньше допустили бы родители, чтобы их дети голос на них повышали? У наших соседей по дому сыновья избивают отца, который, надо признать, в молодости не отличался примерным поведением. Кто 
здесь виноват? Конечно, прежде всего их мать. Это она допустила, что муж издевался над ней. Ей надо было от него бежать, а раз не смогла, то не надо настраивать сыновей против отца. Поднять руку на отца могут только дети, не получившие достойного воспитания. А завтра они поднимут руку и на мать. Всё перевернулось на этом свете, из-за квартиры дети с родителями судятся, выгоняют их, даже киллеров нанимают, чтобы их убить. Вот поэтому надо верить в Бога, потому что вера спасает людей. 
Верующие никогда не пойдут против родителей. 
Я родила пятерых детей, и все они разные, как пять пальцев на руке. Как мать, скажу: я довольна своими дочерьми. Если женщина хорошо воспитала дочь, та никогда не бросит мать и всегда будет ей помогать. Зря мы, казахи, обожествляем сыновей. Есть хорошая русская пословица: "Ночная кукушка перекукует дневную”. Обычно сыновья беспрекословно подчиняются жёнам. У таких жёны не чтят родителей мужа. Мне повезло, когда рядом был муж — сыновья подчинялись отцу. Умер муж, и с сыновьями не всё у меня гладко. Они больше слушают своих жён. 
Да, было что воспринять из её сердечной исповеди и чему поучиться. Айша-апай то смеялась, то омрачалась, при этом менялся цвет её глаз. То он становился небесно-голубым, то темнел как море перед бурей. Она с 
нежностью рассказывала о муже. И я невольно завидовала ей. И восхищалась неведомым мужчиной, который до краёв заполнил собой душу этой славной женщины. Каким надо быть умным, красивым и мудрым, чтобы 
дать столько счастья своей жене! Она рассказывала, как влюбилась в него, как вышла замуж. Она жила с самым лучшим мужчиной — мечтою всех женщин! Айша-апай рассказывала с юмором, как "завоевала” своего мужа. И откровенно призналась: судьба мужчины — в руках женщины. Поступив в алма-атинский Женский педагогический институт, она жила у родственников приёмных родителей. Те отнеслись к ней как к собственной дочери. 
Рядом с их домом на квартире жил высокий кудрявый юноша. Он любил читать книги, спрятавшись в тени яблонь. Она влюбилась в него. Ей нравилось наблюдать за ним украдкой из окна. Однажды увидела, как он целовался с её однокурсницей, и в тот день она чуть не умерла от ревности. А потом корила себя: как я могу его ревновать! Если он не знает ни моего имени, ни про мои чувства. Он не был обделён женским вниманием. У него был богатый выбор, в то время в институте учились дочери и внучки министров и всей элиты. 
— А как вы добились, что он стал вашим мужем? — поинтересовалась я. 
— Однажды, возвращаясь с занятий, я упала в обморок. И надо же тому случиться, в это время Ильяс тоже возвращался из своего института, на его глазах мне стало плохо, я стала падать, он подхватил меня, собралась толпа зевак, тогда не было "соток”, пока нашли ближайший телефон, я лежала без чувств. Он держал меня, наклонившись на коленях. Потом меня отнесли под тень дерева, влажным полотенцем вытерли лицо. Придя в чувство, я по-казахски стала звать маму. Толпа изумилась — девушка говорит на чистом казахском языке. Тут подъехала "скорая”. Ильяс отправился со мной в больницу, ждал, пока поставят диагноз. Солнечный удар спровоцировал обморок, — объяснил врач. 
И спросил Ильяса: кем он приходится мне? Он назвался братом. "Забирай свою сестрёнку”, — предложил ему врач. На такси он привёз меня домой, и потом каждый день справлялся о моём здоровье. У него были ко 
мне родственные чувства. Он и вёл себя как брат, был заботлив и вежлив. Однажды я призналась своей подруге, что люблю его, а он воспринимает меня только как сестру. Она предложила: "А ты найди какого-нибудь парня и встречайся. Увидишь: будет твоим!”. Подружка оказалась права, мой новый кавалер буквально прилип ко мне и не хотел ни на минуту со мной расставаться. Ильяс стал ревновать, а однажды сказал: "Ты не морочь никому голову, а выходи за меня замуж!”. Свадьба состоялась у него в ауле. Мои родные тоже были приглашены. Я знала, что его родители сначала были против нашего брака. Моя мама сильно переживала. А отец не показывал вида. Родители Ильяса были известными людьми, отец работал 
директором совхоза. По тем временам жили они зажиточно. Каждый год, досрочно сдав экзамены, мы спешили домой, где нас ждали его родители, три брата и три сестрёнки, а также дедушка с бабушкой. Я была единственной дочерью в своей семье. А тут пришлось вьюном виться, чтобы понравиться его родичам. Вначале я завоевала любовь его младших братьев и сестёр — пекла им пряники, печенье. Потом расположила к себе его дедушку с бабушкой. Ухаживала за ними, когда они вместе совершали намаз в отдельной комнате, готовила им тёплую воду, поливала из ковша. После намаза поила их чаем, угощала чем-нибудь вкусным. 
Особенно я любила бабушку, наблюдала, как она совершает намаз. Однажды она предложила мне: давай понемногу буду тебя учить. Мне понравился язык, на котором читались молитвы. Он был красив, звучал 
как музыка, и я постепенно выучила молитвы, и арабской грамоте бабушка меня научила. Она была терпеливой и ласковой. Её дед был муллой, и она гордилась этим. В те непростые времена отец отправил единственную дочь в медресе в Узбекистан. Бабушка Ильяса была мудрой женщиной. Стать мусульманкой я решила ещё в детстве в благодарность за моё спасение. 
Мне хотелось сделать что-то полезное для казахского народа, который удочерил меня. Я была ребёнком, но знала, что добро надо помнить всегда! В семье Ильяса вставали рано, девочки брались за уборку, а мальчишки занимались хозяйственными делами. В шесть утра отец уезжал на работу, переделав домашние дела, мать спешила за отцом, возвращались они, когда 
дети уже спали. Хорошо что с ними жили старики. Ильяс как-то признался, что его мама была воспитанницей детского дома. Вставать в шесть часов утра она приучилась в детдоме. Утром, когда дети были маленькими, она мыла пол, на ночь варила, со временем эту работу стали делать дети. Их семья была образцовой в селе. Даже коровник у них был побелён и покрашен. 
Родители знали, что всегда на виду, и поэтому старались вести достойный образ жизни. В их доме никто никому не перемывал косточки. Мало говорили, больше работали. В семье ценилась учёба, и каждый из детей знал, что обязан хорошо учиться и в дальнейшем получить приличное образование. 
Мама Ильяса работала ветеринаром, в семье любили животных. Много было кошек, рыбок в аквариуме, попугайчиков, кошка с котятами свободно гуляли, а вечерами возвращались домой. Мой муж с благодарностью вспоминал своё детство. Он боготворил родителей, и мне ничего не оставалось, как 
научиться полюбить их. Это было совсем непросто. Мудрыми в их семье были дед с бабкой, они на всё взирали молча. Однажды в присутствии отца Ильяса они сказали: "Вы что, не замечаете, что наша сноха беременна?”. И этот день навсегда изменил мою жизнь. Мне разрешали вставать попозже. Готовили мою любимую еду и старались от всего меня отстранить. Я же занималась только выпечкой. Мать Ильяса по-прежнему не любила меня, едва терпела, а свёкор оберегал, заступался, если видел, что меня незаслуженно обижают, а это вызывало у свекрови неодобрительные эмоции. 
Однажды я услышала, как она призналась своей подруге, что я заняла её место в доме: "Если я умру, мне кажется, никто и не заметит”. Я поняла, что мне надо убедить её в обратном. У неё намечался юбилей. Наша с мужем комната находилась в глубине дома, а в ней — моё приданое, которое в то время считалось богатством. У меня была ножная швейная машинка, свои наряды я шила себе сама. Вот там по меркам старого платья свекрови я тайком от всех шила ей роскошное панбархатное платье — мой подарок к её юбилею. Накануне этого события мне вдруг стало плохо, я молила Бога — не дать сорвать юбилей свекрови. Я понимала: неприязнь ко мне перерастёт в ненависть, если я испорчу её праздник. 
Меня терзали боли — оказывается, начались схватки, и меня ночью увезли в роддом. Перед этим я успела отдать матери мужа сшитое платье. Так совпало, что в её день рождения я родила сына. Свекровь была в восторге от обновы, платье сидело на ней как влитое. А тут как раз новорождённый внук. Она была растрогана, плакала и всем рассказывала, как я с большим животом мучилась за машинкой, чтобы угодить ей. 
Юбилей отметили позже — рождение внука стало самым роскошным подарком, который свекровь получила в тот день. Больше месяца в дом шли люди с поздравлениями, и всё это время праздновалось рождение 
нашего сына. Мы с мужем находились в нашей комнате, и свекровь не разрешала выходить к гостям. Она переменила своё отношение ко мне, стала приветливой, любезной и всё боялась, что меня после родов и ребёнка сглазят. 
Наш голубоглазый сынок вырос, женился, и внуки теперь у меня с голубыми и карими глазами. Так как мы с мужем были студентами, то уехали в столицу, оставив сына у родителей Ильяса. Я не могу признаться, что сильно скучала, для меня главное, что со мной был любимый. К тому же я знала, что мой сын находится в надёжных руках. Мы закончили институты и отправились по распределению в другой совхоз. Ильяс быстро поднимался по служебной линии. Сначала был комсомольским вожаком, потом парторгом, директором совхоза, так постепенно поднялся до замминистра. Самая большая радость, когда мы получили квартиру в центре Алма-Аты, потом отстроили особняк. Я родила пятерых детей, а когда они выросли, мы с мужем стали ездить на курорты. 
Всё было в нашей жизни — и взлёты, и падения. Я была Ильясу верным другом, и мы вместе с ним преодолевали все препятствия. Перед смертью мой муж поблагодарил меня за совместно прожитые годы и признался, что не верил своему счастью быть мужем такой женщины. Прошло три года, как он умер, а я всё не верю этому, мне кажется, что он в очередной длительной командировке. Однажды он приснился мне и сказал: "Ты должна увидеть то, что я не видел, когда ты вернёшься ко мне, обо всём расскажешь”. 
Я часто езжу в гости к детям, в пути встречаются разные пассажиры. 
Кто-то с пониманием относится к тому, что я приняла другую веру. А кто-то осуждает меня. Я давно заметила, что люди стали грубее. По поступку одного человека мы, бывает, судим обо всём народе. Я помню время, когда в нашем ауле стали появляться чеченцы, корейцы, немцы. И каждого обездоленного казахи принимали, делились последним куском хлеба. 
Неизвестно, как бы сложилась моя судьба, если бы меня, маленькую девчушку, не удочерила казахская семья. И вот в благодарность за доброту, за поистине родительскую любовь ко мне я приняла мусульманскую веру и стала казашкой — по внутреннему миру, менталитету. Я много раз задавала себе вопрос: права ли? И приходила к выводу, что права. Нельзя быть неблагодарной. Я подарила казахской нации настоящих патриотов, которые знают мою историю и гордятся мною. А для Всевышнего мы все равны, для него не 
имеет значения, кто какую религию исповедует и по каким обрядам молится, главное — чтобы вера была искренней и глубокой. 
Полностью читайте в журнале "Нива" №6 2009